Женская гордость - Страница 9

— Ты что такая бледная, расстроенная? — спросил он ласково, не дождавшись ответа на свой первый вопрос. — Сегодня утром, когда я уходил отсюда, ты была какая-то странная, и на работе тоже… очень тихая.

Затем, вслед за ее молчанием, он со вздохом добавил:

— Знаю, я свинья, эгоист, каких свет не видывал, но не так уж я плох, чтобы не понимать, что с тобой что-то случилось… В чем дело, Клея, что произошло?

От слабости Клея задрожала и чуть не разревелась. В его словах было столько ласки и заботы, что ей захотелось броситься к нему на грудь, обвить руками его шею, утешиться в его объятиях, снять груз с души, принять его помощь и поддержку… Ей так хотелось, чтобы он любил ее!

В глазах ее стояли слезы, и она была бесконечно рада, что могла спрятать лицо за длинными волосами. Слава богу, в небольшом коридоре было темно — он освещен только узкой полоской света из-за двери в спальню.

— Это я виноват? — спросил Макс хрипло. — Я чем-то обидел тебя? Сказал или сделал что-то не то? Клея, что с тобой? — Сейчас в его голосе слышалось нетерпение. Он не сделал ни единого движения ей навстречу, не стал касаться ее. Он просто стоял в двух шагах, смотрел на ее опущенную голову и ждал, что она наконец объяснит, что происходит.

Внутри у нее все ходуном ходило. Она боялась, что не выдержит и выдаст себя, что Макс заметит, как ее колотит. Он пришел так внезапно — она не успела психологически подготовиться, собраться, но сейчас ей нужно сделать это во что бы то ни стало. Она глубоко вздохнула — затем подняла на него глаза, на этот раз более уверенно.

— Просто я очень устала. Макс, — ответила она тихо. — Ты здесь ни при чем, абсолютно ни при чем.

Собственный голос показался ей чужим и странным: может быть, она умерла? Да нет, мертвым не бывает так больно, как ей сейчас. Мертвым легче.

Лицо Макса было хмурым, поза напряженной. Он был озадачен ее поведением и чувствовал себя не в своей тарелке. Он всегда стремился к тому, чтобы весь ход его жизни был предельно отлажен, и ненавидел неловкие, неясные положения.

— С нами, женщинами, иногда такое бывает, — сказала Клея нарочито весело, как бы подтрунивая над собой. — Гормоны виноваты.

— Так вот оно что! — Такое объяснение его вполне устраивало, по крайней мере, оно было понятным. Никакой особой тайны он тут не видел, и на душе у него полегчало.

А она с тайным разочарованием наблюдала, как быстро сходит с него напряжение: лицо повеселело, черты разгладились, а во взгляде снова появилась обычная спокойная надменность.

Но когда он обнял ее за плечи и прижал к себе, она не сопротивлялась. Ей необходима была его поддержка. Конечно, у него было свое, неверное представление о том, что с ней происходит, но она ощущала такую беспомощность, что была рада любым крохам его внимания. Она любила Макса, она ждала его ребенка, и ей было страшно думать о будущем — о будущем без Макса, без его привязанности к ней, как бы неглубока и поверхностна она ни была.

— Я просто бесчувственное бревно, — сказал он шутливо, стараясь рассмешить ее и разрядить обстановку.

Он наклонился и нежно потерся щекой о ее щеку. От него пахло «Диором». Как любила она этот изысканный легкий аромат! Никаким другим одеколоном Макс никогда не пользовался, и этот запах ассоциировался у нее только с ним. Она обняла его за талию и тонкими пальцами стала поглаживать разгоряченную кожу под шелковой рубашкой.

— Я, дурак, позвонил тебе, приставал с глупыми вопросами, потом в ярости примчался сюда — ведь я был страшно обижен. Мне показалось, ты не знаешь, как от меня избавиться. Как только ты меня терпишь!

Мне помогает любовь, ответила она мысленно. И еще я очень, очень хочу, чтобы ты тоже меня любил.

В порыве любви и благодарности она уткнулась лицом в его теплую шею, губами слегка дотронулась до его кожи. Глаза ее были полузакрыты, близость его доставляла ей огромную радость. Макс задрожал и еще крепче обнял ее, губы его нашли ее губы, и они слились в долгом, мучительно-сладком поцелуе, которого оба так страстно желали.

Когда Макс отпустил Клею, им обоим пришлось сначала немного отдышаться. Он внимательно вглядывался в ее бледное лицо, пытаясь понять, отчего в ее глазах было столько грусти. Иногда он был с ней так нежен! Ей даже начинало казаться, что она значит для него много больше, чем он готов был себе в этом признаться.

Думать об этом было приятно — она еще раз поцеловала его в губы и улыбнулась совсем как прежде, а потом ласково провела пальцами, как расческой, по его шелковистым волосам. На лице Макса появилось какое-то странное выражение. Он поймал ее руку и нежно поцеловал в ладонь, глаза их встретились, тихо говоря друг другу о чем-то своем, потаенном. Затем он взял ее под руку и отвел в спальню.

Он усадил ее на кровать, а сам, сидя на корточках, начал возиться с ней, как с маленькой: помог снять халат и уложил в постель, заботливо укрыв одеялом.

— Бедненькая Клея, — приговаривал он, поглаживая ей щеку. — Я не помню, чтобы какие-то там женские проблемы беспокоили тебя раньше.

Клея тут же насторожилась, приготовилась защищаться.

— Проклятые гормоны! — пошутила она и улыбнулась.

— Да уж… — сказал он, наклонившись к ее лицу. По глазам его было видно, что шутка ему понравилась. — Действительно, проклятые гормоны.

Он продолжал сидеть на корточках перед ее постелью, одной рукой — длинной, худощавой — гладя ее по волосам, а другой удерживая сверху обе ее руки.

— Значит, завтрашний день нам придется пропустить? — предположил он осторожно.