— Что это еще за Джеймс? Кто он такой? — вконец разозлился Макс. Сейчас он был в таком же замешательстве, как и Клея. Черные брови его поползли вверх, глаза метали серебряно-синие молнии. — Он случайно не заменяет меня в твоей постели? — спросил он со злой усмешкой. — Он случайно не…
— Джеймс — мой отчим! — сказала она с уничтожающим взглядом. — Джеймс Лэверн! — Клея смотрела на Макса с насмешкой — она была так возмущена его словами, что забыла обо всем и испытывала сейчас к нему только презрение. — Я говорила тебе о нем и раньше, но, как всегда, когда я рассказываю тебе о своих делах, ты все пропустил мимо ушей. Джеймс Лэверн — биржевой маклер, преуспевающий, между прочим. И он собирается вложить мои деньги в дело, поэтому мне не придется долгое время беспокоиться о заработке. Так что… — она еще раз глубоко вздохнула, — у меня есть собственная квартира, и я материально обеспечена.
— И это означает, что Клея у нас теперь — независимая женщина, и ей совершенно не нужна хорошо оплачиваемая работа у Макса Лэтхема. — Он решил, что все сводится к этому и что он получил исчерпывающий ответ на свой вопрос. Рот его скривился в надменной улыбке, а его саркастический тон так сильно обидел ее, что ей пришлось собрать все силы, чтобы внутренне успокоиться.
— Я ушла, когда еще ничего не знала об этих деньгах, — резко заметила она. Он может насмехаться над ней сколько его душе угодно, но он же еще не знает, из-за чего она все это сделала! — К тому же, — добавила она не менее резко, — я уже устроилась на новую работу!
— Так значит, бедному Максу показали нос, вот и все! — заключил он с сухой усмешкой.
Эта несправедливость так возмутила Клею, что она вскочила со стула и в ярости посмотрела на Макса.
— Но ведь бедному Максу нет до меня никакого дела! — почти крикнула она.
Да, по-видимому, все сведется к вульгарному скандалу, подумал Макс.
— Если такие сцены станут для нас нормой, то я думаю, что действительно не захочу иметь с тобой дело.
— Ну и прекрасно, — сказала она, смиряясь с его презрением, и только по взмаху ресниц было видно, какой тяжелый он нанес ей удар. С холодной решимостью она подняла вверх подбородок. — Теперь, когда я знаю, как ты ко мне относишься, мне будет легче сообщить то, о чем мне было так трудно говорить.
«Ну, наконец-то!» — было написано на его лице, тоже порядком измученном этим тягостным разговором.
— У меня будет ребенок.
Ну вот и все. Вот она и сказала ему. Клея по чувствовала грустное облегчение и как-то сразу поникла.
Но Макс не испытал ни малейшего облегчения. Клея увидела, как холодная снисходительная маска сошла с его лица, как его голубые глаза сузились от гнева, а ленивая поза сменилась настороженной и натянутой. Руки его напряглись, сжались в кулаки, спина прогнулась, как перед прыжком, лицо побагровело от ярости.
Она по-настоящему испугалась и, подняв руку и прикрываясь от него, умоляюще сказала:
— Я тебе все объясню…
— Ты… дрянь!.. — прошептал он, и Клея чуть не упала, отступая назад, а Макс, рыча от ярости, накинулся на нее и схватил за дрожащие плечи.
— Это получилось случайно, Макс…
Но он не слушал — пальцы его больно сжимали ее хрупкие плечи, глаза его сверлили ее лицо как серебряные буравчики.
— Я тебе доверял, — прорычал он и тяжело тряхнул ее.
Ей казалось, что она видит перед собой совершенно незнакомого человека — лицо его было искажено злобой, челюсти плотно сжаты, губы яростно искривлены. Она застонала, стараясь высвободиться из его рук, но он схватил ее еще крепче.
— Я тебе доверял! — повторил он хрипло, так что было трудно разобрать слова. — Ты должна была следить за этим! — продолжал он грубым, страшным голосом, взбешенный воспоминаниями о ее уверениях в том, что все будет в порядке. — Ты все это нарочно устроила!
— Нет!
— Да! Ты настоящая гадина! — Он снова тряхнул ее, так что иссиня-черные волосы почти закрыли ее смертельно бледное лицо. — Я ведь доверял… доверял тебе!
Он уже совершенно не контролировал себя, и Клея с ужасом увидела, как он занес над ней руку, и поняла по выражению его побелевшего лица, что он не остановится ни перед чем.
— Не трогай меня… — взмолилась она. От страха она прикрыла глаза рукой и вся съежилась. Внезапно ее захлестнула горячая волна, которая с невероятной быстротой прокатилась по всему телу от ног к голове и с ревом обрушилась на виски и уши, так что она перестала воспринимать то, что с ней происходило.
Ей все вдруг стало безразлично — и Макс, и боль в руке. Ее начало колотить сильнейшей дрожью. Давление крови, приливающей к голове, все усиливалось, перед глазами запрыгали яркие цветовые пятна, распадающиеся на миллионы маленьких искорок. Клея слабо застонала. Больше она ничего не помнила, абсолютно ничего. Ее обступила полная темнота, но она испытала смутное облегчение от такого исхода.
Безжизненное тело Клеи медленно оседало на пол — она была в глубоком обмороке. Поддерживая ее, Макс смотрел на нее завороженным взглядом. Ему стало страшно, когда он увидел, как тяжело повисла ее освободившаяся рука.
Глубокая тишина в комнате отдавалась в его ушах навязчивым звоном. С содроганием и ужасом подумал он о том, что только что чуть не совершил отвратительный, непростительный поступок — правая рука его все еще была занесена для удара.
Сейчас его охватило одно-единственное чувство — глубочайшее отвращение к себе.
Глядя на лежащую у его ног девушку, на ее черные волосы, он судорожно вздохнул, сел на колени рядом, мягко перевернул ее и отвел от лица ее руку, которой она хотела от него защититься. Казалось, все в ней отливало синевой — одежда, волосы, пугающая бледность кожи.